– Vivat mortem! [28]
Громкий раскатистый звук пронесся по крепости. Все вздрогнули, а солдаты, помахав ради потехи мечами, двинулись строевым шагом на выход с площади. Катон, который был старым другом Лукулла, повернулся к нему с обескураженным лицом. Члены комиссии, ехавшие в Понт для окончательного устройства этой страны, испуганно озирались и переглядывались.
– Сенатор Катон, прошу ко мне! – сказал Лукулл. – Членов комиссии разместят мои помощники.
Устроившись в креслах в одном из залов виллы, друзья молча смотрели друг на друга, потом Катон спросил:
– Лициний, что это было? Неужели знаменитым полководцем помыкают его солдаты?
– Марк, сенат своим постановлением уволил их со службы, и они решили, что я больше не имею права им приказывать.
– Понтийское царство считают в Риме покоренной страной.
– Митридат вновь набирает силу.
– Понимаю, – сказал Катон. – В Риме думают, что страны Азии – легкая добыча и средство наживы. Но я‑то знаю, что ты добился успеха благодаря собственному мужеству и искусству полководца.
– Число моих врагов в Риме множится? – спросил с горечью в голосе Лукулл.
– Твой враг в сенате Гай Меммий. Он трубит, что ты специально затягиваешь войну, чтобы нажиться на ней, и настраивает народ против тебя.
– Кажется, Цицерон сказал: «Если мы хотим пользоваться миром, приходится сражаться».
Катон огляделся и, увидев дорогую мебель, картины и скульптуру, сказал:
– Ты падок на тщеславную роскошь. Клинии застланы пурпурными тканями, кубки и чаши украшены драгоценными камнями!
– Марк, я коллекционирую картины, статуи, чаши, кубки, греческие книги. Надеюсь в будущем привить римской знати хороший вкус.
– Лициний, даже здесь, в Азии, ты, как и дома, склонен к роскоши в быту.
– Я люблю все красивое и необычное, – улыбнулся Лукулл.
Он разлил вино в необыкновенно красивые кубки, увезенные из Армении, и, полюбовавшись игрой солнечного света на золотых гранях, подал один сенатору. Тот отпил терпкое и в меру вяжущее вино, поднял бровь и одобряюще кивнул.
Попивая вино, Лукулл поймал себя на мысли, что понтийский царь Митридат настолько деятельный и неуловимый, что, наверное, никогда не остановится. Ему, Лукуллу, осталось только философствовать. Солдаты не хотят воевать с Митридатом, и, завершая войну, следует признать: злодея не поймать. Конечно, Митридату не откажешь в дерзкой отваге и неукротимой энергии, но все равно Римская республика постепенно подчинит своей власти все окружающие ее государства. Дело времени, и злодей рано или поздно будет повержен – в предыдущих войнах с Римом он терпел много поражений. История – упрямый механизм: все кровавые события повторяются снова и снова. Лукулл отпил из золотого кубка большой глоток и подумал: «У Митридата нет полководческого таланта. Его главная ошибка в том, что не сумел превратить народы, нации и племена своей державы в единый организм с сильной центральной властью во главе. Итог будет закономерным. От Митридата все отвернутся, поскольку он не сможет дать аристократии ни стабильности, ни доходов от торговли. Его ждет бесславный конец».
– Митридата ждет бесславный конец, – сказал он.
– И это будет большой удачей для Рима! – встрепенулся Катон.
– Не обольщайся, если думаешь, что Рим – это навечно. Фундамент уже шатается. У нас, как и в державе Митридата, тоже много проблем.
– Да, Лициний! Стучится в дверь военная диктатура, и кто станет диктатором – вот вопрос! Я как раз проделал весь путь к тебе ради этого вопроса! – воскликнул Катон. – Ты самый известный полководец, который рьяно стоит за республику, и нам нужна твоя поддержка.
– Находясь здесь, в Азии, я отчетливо увидел связи, определяющие ход развития истории, – произнес Лукулл. – Должен сказать, что, в отличие от Митридата, армянский царь Тигран может влиять на исторические процессы, так как к нему прислушивается весь Восток. Например, если Риму грозит диктатура, то встанут вопросы: кого Тигран II примет в качестве диктатора? кому захочет подыграть, перед кем склонит голову? или возглавит сопротивление и объединит вокруг себя всю Азию?
– Мы не можем допустить объединение всех азиатских стран вокруг него!
– Конечно! – подтвердил Лукулл. – Разделяй и властвуй – максима римского сената.
– Вопросы, которые ты ставишь, заслуживают правильного ответа! – Катон с пониманием поглядывал на друга. – Я вижу лишь настоящее, а ты, мой друг, заглядываешь в будущее. Вот Помпей не задается такими вопросами, он просто рвется на твое место, агитируя всех сместить тебя.
– У нас с Помпеем неприязненные отношения. Сенат, как я полагаю, будет меня поддерживать, ведь ему же нужна сильная оппозиция против слишком усилившегося Помпея?
– Да, большинство в сенате за тебя, но Помпей может провести решение через народное собрание.
– Вот как? Значит, мне оставаться в этой должности недолго?
– Возможно. Я прибыл на один день, чтобы поговорить о твоем политическом будущем. Тебе, Лициний, не помешает триумф, чтобы народ Рима увидел твой полководческий талант.
– Ты прав. Я завершаю свою войну. Устрой мне триумф, а я устрою грандиозное угощение гражданам Рима, чтобы меня запомнили надолго! Римляне любят такие пиршества и называют их «виками».
– Сенат возлагает на тебя большие надежды, рассчитывая найти в твоем лице человека, который, опираясь на свою славу и влияние, даст отпор самовластному Помпею. – Катон смотрел на Лукулла с надеждой. – Ты должен возглавить борьбу лучших граждан Рима!
– Мне несвойственна неутомимая жажда славы и власти, но в борьбу за республиканский строй я готов вступить.
Гай Триарий, молодой и амбициозный офицер, служил у Лукулла легатом и до поры до времени отвечал со своим легионом за порядок и спокойствие в римской провинции Азия и царстве Каппадокия. Получив приказ Лукулла идти на подкрепление Сорнатию и Фабию, он двинул свой легион по горной дороге на Кабиру выручать легата Фабия, засевшего в этой крепости. Сидеть в тылу Триарию было невыносимо, он жаждал лавров победителя, для чего разработал идеальный план – вместе с легионом Сорнатия и остатками легиона Фабия осадить понтийскую крепость Команы, взять ее и пленить самого Митридата. Чтобы воплотить честолюбивый план в действие, он заставлял свой легион двигаться почти без отдыха, делая усиленные дневные переходы.
На горной дороге его легион вдруг остановился: разведка донесла, что навстречу легиону по той же дороге идет неприятель.
– Что? Войско Митридата идет мне навстречу? – не поверил Триарий.
– Триарий, – сказал подскакавший на лошади начальник разведки, – это так. Его конница приближается!
Триарий огляделся. Его солдаты стояли на дороге, проходящей по горному плато, на котором вполне можно было развернуться для боя. Справа отвесные скалы, слева глубокое ущелье, дул неприятный ветер. Но что делать? Не поворачивать же назад!
– Он хочет сражение, он его получит! – грозно крикнул Триарий. – Подать сигнал «Приготовиться к бою!».
Трубачи заиграли. Хорошо обученный легион слаженно выполнил все маневры и занял боевой порядок, закрывшись с фронта щитами и выставив вперед копья. Из‑за поворота показалась колонна противника. Ветер усилился. Митридат, злобно посматривая на приготовившийся к бою римский легион, тоже строил боевой порядок на том же плато, поставив впереди тяжелую конницу, чтобы с ходу пробить центр противника. Порыв ветра ударил в скалу, и сверху посыпались мелкие камни. Лошади понтийской армии забеспокоились и нетерпеливо заржали, солдаты начали их успокаивать как могли, но одна лошадь рванула вперед, и тут же ее всадник был снесен римским метательным копьем пилумом. Закрывшись щитами, римские солдаты обезопасили себя от падающих сверху камней.
Напряжение ситуации росло, воины рвались в атаку. Прозвучали сигналы, раздалось бряцание оружием, под боевые кличи и выкрики командиров противники пошли друг на друга, но… медленно, с большим трудом преодолевая сильный напор ветра.